Неточные совпадения
Верстах в трех от Кисловодска, в ущелье, где протекает Подкумок, есть скала, называемая Кольцом; это —
ворота, образованные природой; они подымаются на
высоком холме, и заходящее солнце сквозь них бросает на мир свой последний пламенный взгляд.
Я вышел из кибитки. Буран еще продолжался, хотя с меньшею силою. Было так темно, что хоть глаз выколи. Хозяин встретил нас у
ворот, держа фонарь под полою, и ввел меня в горницу, тесную, но довольно чистую; лучина освещала ее. На стене висела винтовка и
высокая казацкая шапка.
На другой день, утром, он и Тагильский подъехали к
воротам тюрьмы на окраине города. Сеялся холодный дождь, мелкий, точно пыль, истреблял выпавший ночью снег, обнажал земную грязь. Тюрьма — угрюмый квадрат
высоких толстых стен из кирпича, внутри стен врос в землю давно не беленный корпус, весь в пятнах, точно пролежни, по углам корпуса — четыре башни, в средине его на крыше торчит крест тюремной церкви.
Уже собралось десятка полтора зрителей — мужчин и женщин; из
ворот и дверей домов выскакивали и осторожно подходили любопытные обыватели. На подножке пролетки сидел молодой, белобрысый извозчик и жалобно,
высоким голосом, говорил, запинаясь...
У буфета стоял поручик Трифонов, держась правой рукой за эфес шашки, а левой схватив за
ворот лысого человека, который был на голову
выше его; он дергал лысого на себя, отталкивал его и сипел...
Договорить она не успела. Из-за угла вышли трое, впереди —
высокий, в черном пальто, с палкой в руке; он схватил Самгина за
ворот и негромко сказал...
Мы прошли мимо какого-то, загороженного
высокой каменной и массивной стеной, здания с тремя входами, наглухо заколоченными, с китайскими надписями на
воротах: это буддийский монастырь.
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд, к Ковальским, так называемым,
воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних
высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность, море!
В то время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще на своей
высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув
ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками на груди, курил папиросу. Он остановившимися глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
За небольшим прудом, из-за круглых вершин яблонь и сиреней, виднеется тесовая крыша, некогда красная, с двумя трубами; кучер берет вдоль забора налево и при визгливом и сиплом лае трех престарелых шавок въезжает в настежь раскрытые
ворота, лихо мчится кругом по широкому двору мимо конюшни и сарая, молодецки кланяется старухе ключнице, шагнувшей боком через
высокий порог в раскрытую дверь кладовой, и останавливается, наконец, перед крылечком темного домика с светлыми окнами…
Я как сейчас его перед собой вижу.
Высокий, прямой, с опрокинутой назад головой, в старой поярковой шляпе грешневиком, с клюкою в руках, выступает он, бывало, твердой и сановитой походкой из
ворот, выходивших на площадь, по направлению к конторе, и вся его фигура сияет честностью и сразу внушает доверие. Встретившись со мной, он возьмет меня за руку и спросит ласково...
А то еще один из замоскворецких, загуливавших только у Бубнова и не выходивших дня по два из кабинетов, раз приезжает ночью домой на лихаче с приятелем. Ему отворяют
ворота — подъезд его дедовского дома был со двора, а двор был окружен
высоким деревянным забором, а он орет...
Кучер хозяйской коляски, казавшийся очень важным в серой ливрее, въезжая в
ворота, всякий раз должен был низко наклонять голову, чтобы ветки не сорвали его
высокую шляпу с позументной лентой и бантом…
И все кругом чисто и приятно: дома, улица,
ворота и особенно
высокое синее небо, по которому тихо, как будто легкими толчками, передвигается белое облако.
Меня очень занимают мелькающие, как головешки, по двору каски пожарных, потом одна пожарная бочка у
ворот и входящий в
ворота гимназист с укороченной ногой и
высоким наставным каблуком.
Когда я увидел его впервые, мне вдруг вспомнилось, как однажды, давно, еще во время жизни на Новой улице, за
воротами гулко и тревожно били барабаны, по улице, от острога на площадь, ехала, окруженная солдатами и народом, черная
высокая телега, и на ней — на скамье — сидел небольшой человек в суконной круглой шапке, в цепях; на грудь ему повешена черная доска с крупной надписью белыми словами, — человек свесил голову, словно читая надпись, и качался весь, позванивая цепями.
Это была большая деревянная изба с
высоким коньком, тремя небольшими оконцами, до которых от земли не достанешь рукой, и старинными шатровыми
воротами с вычурной резьбой.
Они шли по береговой улице, мимо больших бревенчатых изб с
высокими коньками, маленькими оконцами и шатровыми
воротами.
Не успели они кончить чай, как в
ворота уже послышался осторожный стук: это был сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел в дом, чтобы не терять напрасно времени. Основа дал ему охотничьи сани на
высоких копылах, в которых сам ездил по лесу за оленями. Рыжая лошадь дымилась от пота, но это ничего не значило: оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья сама помогала Аграфене «оболокаться» в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль, ноги покрыли одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил
ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от дыма избушки Пеньковки,
высокая зеленая труба медного рудника, прогремел под колесами деревянный мост через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки. Дорога от р. Березайки пошла прямо в гору.
В это время в
воротах двора показался
высокий человек в волчьей шубе с капюшоном и в киверообразной фуражке. Он докликался дворника, постоял с ним с минуту и пошел прямо в квартиру Розанова.
На лай собачонки, которая продолжала завывать, глядя на отворенные
ворота дворика, в сенных дверях щелкнула деревянная задвижка, и на пороге показался
высокий худой мужик в одном белье.
Входит он на широкий двор, в
ворота широкие, растворенные; дорога пошла из белого мрамора, а по сторонам бьют фонтаны воды
высокие, большие и малые.
Вот, наконец, и
высокие чугунные
ворота, узорчатые, точно кружево, и обвитые ползучими стеблями глициний.
Так бежал он по узкому коридору, образованному с одной стороны —
высокой стеной, с другой — тесным строем кипарисов, бежал, точно маленький обезумевший от ужаса зверек, попавший в бесконечную западню. Во рту у него пересохло, и каждое дыхание кололо в груди тысячью иголок. Топот дворника доносился то справа, то слева, и потерявший голову мальчик бросался то вперед, то назад, несколько раз пробегая мимо
ворот и опять ныряя в темную, тесную лазейку.
Отворились
ворота, на улицу вынесли крышку гроба с венками в красных лентах. Люди дружно сняли шляпы — точно стая черных птиц взлетела над их головами.
Высокий полицейский офицер с густыми черными усами на красном лице быстро шел в толпу, за ним, бесцеремонно расталкивая людей, шагали солдаты, громко стуча тяжелыми сапогами по камням. Офицер сказал сиплым, командующим голосом...
Монастырь, куда они шли, был старинный и небогатый. Со всех сторон его окружала
высокая, толстая каменная стена, с следами бойниц и с четырьмя башнями по углам. Огромные железные
ворота, с изображением из жести двух архангелов, были почти всегда заперты и входили в небольшую калиточку. Два храма, один с колокольней, а другой только церковь, стоявшие посредине монастырской площадки, были тоже старинной архитектуры. К стене примыкали небольшие и довольно ветхие кельи для братии и другие прислуги.
Иногда, оставшись один в гостиной, когда Любочка играет какую-нибудь старинную музыку, я невольно оставляю книгу, и, вглядываясь в растворенную дверь балкона в кудрявые висячие ветви
высоких берез, на которых уже заходит вечерняя тень, и в чистое небо, на котором, как смотришь пристально, вдруг показывается как будто пыльное желтоватое пятнышко и снова исчезает; и, вслушиваясь в звуки музыки из залы, скрипа
ворот, бабьих голосов и возвращающегося стада на деревне, я вдруг живо вспоминаю и Наталью Савишну, и maman, и Карла Иваныча, и мне на минуту становится грустно.
Сзади давили на
ворота, ближайшие от
ворот, задыхаясь в давке, стремились назад, падали с
высокого тротуара на мостовую, на них лезли задние, не видя, что творится впереди.
В то время тротуар у этого дома был очень высок, чуть не на аршин
выше мостовой. Стоявшие на мостовой равнялись головами с поясом стоявших на тротуаре. Всем хотелось быть ближе к
воротам, ближе к цели. С мостовой влезали, хватаясь за платье стоявших
выше, и падали вместе с ними. Кто-то вдруг из передних крикнул...
Шатов захлопнул окно, сошел вниз и отпер
ворота. Николай Всеволодович переступил через
высокий порог и, не сказав ни слова, прошел мимо, прямо во флигель к Кириллову.
Сверх того, весь двор обнесен был
высоким забором с единственными, всегда затворенными
воротами, у калитки которых стоял привратник.
— Ну а теперь полно здесь перхать. Алё маршир в двери! — скомандовал Термосесов и, сняв наложенный крючок с дверей, так наподдал Данилке на пороге, что тот вылетел
выше пригороженного к крыльцу курятника и, сев с разлету в теплую муравку, только оглянулся, потом плюнул и, потеряв даже свою перхоту, выкатился на четвереньках за
ворота.
Народ, провожавший протопопа, постоял-постоял и начал расходиться. Наступила ночь: все
ворота и калитки заперлись на засовы, и месяц, глядя с
высокого неба, назирал на осиротелом протопоповском дворе одну осиротелую же Наталью Николаевну.
Ворота, громадные и тяжелые,
выше самого дома, как бы приспособленные для отражения вражьих нападении, постоянно были на запоре.
В гостиной, угловой к
воротам горнице, сидели все четыре сестры, все на одно лицо, все похожие на брата, все миловидные, румяные, веселые: замужняя Лариса, спокойная, приятная, полная; вертлявая да быстрая Дарья, самая
высокая и тонкая из сестер; смешливая Людмила и Валерия, маленькая, нежная, хрупкая на вид. Они лакомились орехами да изюмом и, очевидно, чего-то ждали, а потому волновались и смеялись более обычного, вспоминали последние городские сплетни и осмеивали знакомых и незнакомых.
Приземистый, построенный из кондового леса — в обхват бревно — дом Кожемякина стоял боком на улицу, два его окна были скрыты от любопытных глаз палисадником и решёткою, а двор ограждён
высоким забором с крепкими
воротами на дубовых вереях.
Пела скрипка, звенел чистый и
высокий тенор какого-то чахоточного паренька в наглухо застёгнутой поддёвке и со шрамом через всю левую щёку от уха до угла губ; легко и весело взвивалось весёлое сопрано кудрявой Любы Матушкиной; служащий в аптеке Яковлев пел баритоном, держа себя за подбородок, а кузнец Махалов, человек с воловьими глазами, вдруг открыв круглую чёрную пасть, начинал реветь — о-о-о! и, точно смолой обливая, гасил все голоса, скрипку, говор людей за
воротами.
Пятая, шире и
выше всех, — посредине, в передней стене, над
воротами во двор, где два храма — зимний и летний — тесно обстроились хозяйственными службами.
Стучали в
ворота, Матвей слышал стук, но не отпирал и никого не позвал. Выскочил из амбара весёлый Михайло и, словно козёл, прыгая по лужам, впустил во двор маленького, чёрного попа и
высокого, рыжего дьячка; поп, подбирая рясу, как баба сарафан, громко ворчал...
Через несколько дней, в тихие сумерки зимнего вечера, она пришла к нему, весёлая, в красной кофте с косым
воротом, похожей на мужскую рубаху, в чёрной юбке и дымчатой, как осеннее облако, шали. Косу свою она сложила на голове короной и стала ещё
выше.
На Стрелецкой жили и встречались первые люди города: Сухобаевы, Толоконниковы, братья Хряповы, Маклаковы, первые бойцы и гуляки Шихана;
высокий, кудрявый дед Базунов, — они осматривали молодого Кожемякина недружелюбно, едва отвечая на его поклоны. И ходили по узким улицам ещё вальяжнее, чем все остальные горожане, говорили громко, властно, а по праздникам, сидя в палисадниках или у
ворот на лавочках, перекидывались речами через улицу.
Выезжают из станицы и въезжают в нее
высокими на столбах
воротами с небольшою крытою камышом крышкой, около которых стоит на деревянном лафете пушка, уродливая, сто лет не стрелявшая, когда-то отбитая казаками.
Пелагея Миневна в своем радужном настроении дошла до самых
ворот и только хотела взяться за кольцо калитки, как она растворилась сама, а в калитке показалась женская
высокая фигура в двух шубах с наглухо завернутой головой в несколько шалей.
На перекатах реки, в которой водятся налимы, загораживаются язы, то есть вся ширина реки или только та сторона, которая поглубже, перебивается нетолстыми сплошными кольями, четверти на две торчащими
выше водяной поверхности, сквозь которые может свободно течь вода, но не может пройти порядочная рыба; в этой перегородке оставляются
ворота или пустое место, в которое вставляется морда [Мордою называется сплетенный из ивовых прутьев круглый мешок; задний конец его завязывается наглухо, а в переднем, имеющем вид раскрытого кошелька, устраивается горло наподобие воронки, так что рыбе войти можно свободно, а выйти нельзя.] (или нерот), крепко привязанная посредине к длинной палке: если отверстая ее сторона четыреугольная, то ее можно вставить между кольями очень плотно; если же круглая (что, по-моему, очень дурно), то дыры надобно заткнуть ветками сосны или ели, а за неименьем их — какими-нибудь прутьями.
— Быка увели, обокрали вот этого молодца, — возразил Федот Кузьмич, указывая головой на
высокого, плечистого мужика в синей чуйке, державшего Захара за
ворот.
Недели через две, в воскресный день, у
ворот рыбакова дома и на самом дворе можно было видеть несколько подвод; на холмистом скате
высокого берегового хребта, которым замыкалась с трех сторон площадка, бродили пущенные на свободу лошади, щипавшие сочную листву орешника.
Тьма кромешная окутывала избушки. Не было никакой возможности различить их очертание посреди темного углубления
высокого берегового хребта, который подымался черною, мрачною стеною. Жалобное журчание ручья да изредка шум ветра, который качал
воротами, возмущали тишину площадки.
Перед усталыми, столпившимися у постоялого двора тройками, скрипят тесовые
ворота, и один за другим, подпрыгивая по доске, лежащей в
воротах, скрываются
высокие рогожные возы, под просторными навесами.
Около белого, недавно оштукатуренного двухэтажного дома кучер сдержал лошадь и стал поворачивать вправо. Тут уже ждали. Около
ворот стояли дворник в новом кафтане, в
высоких сапогах и калошах, и двое городовых; все пространство с середины улицы до
ворот и потом по двору до крыльца было посыпано свежим песком. Дворник снял шапку, городовые сделали под козырек. Около крыльца встретил Федор с очень серьезным лицом.